Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!] - Ричард Штерн

Шмельц, лежавший на постели в спальне баронессы, обиженно покосился на Циммермана.

— Неужели вы не понимаете, что я тяжелобольной человек, что моя жизнь — настоящий крестный путь?

— Не понимаю и верить этому не хочу, — резко оборвал его комиссар.

Шмельц, которого неутомимый Циммерман допрашивал уже почти час, успел выпить две бутылки минеральной, подкрепив ее почти полбутылкой виски. Глаза у него налились кровью.

— Вы сознательно создаете вокруг себя фальшивую видимость сладкой жизни достойных людей. Делаете вид, что за рулем машины и за дверью спальни вам прислуживает любезный, преданный и честный Хесслер. И не желаете допустить, что человек этот способен на любую мерзость.

— Но, комиссар, поймите, я же человек, который любит жизнь, природу и людей и доверяет всем вокруг, — защищался Шмельц. — И чем мне платят за добро? Тем, что никто меня не понимает и никто не любит!

— Все эти ваши излияния в точности соответствуют ситуации, в которой вы оказались, — заметил Циммерман. — Как сказано в Библии, вы умываете руки и теперь невинны, как агнец, ведь вы всегда хотели как лучше. А то, что у других руки в грязи и крови, вас не касается! Ваши — чисты!

— О Господи, о чем вы говорите?

— Да вы прекрасно знаете. Все это время мы ведем речь только об одном человеке. О вашем Гансе Хесслере.

К прокурору Штайнеру доставили Ингеборг Файнер. Опытный юрист был несколько удивлен, когда перед ним предстала нежная, очень красивая девушка, словно сошедшая с одной из картин мюнхенской галереи.

Отечески улыбаясь, Штайнер предложил ей сесть. Потом попытался убедить, что способен понять человеческие слабости и что с ним можно говорить совершенно откровенно. Хотя она, конечно, понимает, что вся эта печальная ситуация…

— А что в ней печального? — с виду наивно спросила Ингеборг.

— Ну, необычна уже даже разница в возрасте, фроляйн Файнер…

Но фроляйн Файнер продолжала тем же тоном:

— Послушайте, ну кто сейчас судит так старомодно? Он нравился мне, а я ему. Этого ведь достаточно?

— Милая фроляйн Файнер, — поучающим тоном начал прокурор, — ввиду своей молодости вы не можете как следует осознать, что существуют определенные требования морали и права, за соблюдением которых мы следим.

Штайнер вошел в роль ангела-хранителя, бдящего над невинностью юных дев.

— Вы работаете в отделе объявлений «Мюнхенских вечерних вестей» и Вардайнер — ваш работодатель, так? С правовой точки зрения вы находитесь в зависимости от него как подчиненная…

— Да, в редакции я от него завишу, но только не в постели, — без обиняков заявила Ингеборг. — Там это мое чисто личное дело!

— Вы ошибаетесь, законодательство смотрит на это иначе. Но вам не нужно беспокоиться. Вас непосредственно это не касается, вы выступаете в этом деле как жертва совратителя. Я уже объяснил это вашим расстроенным родителям.

— Да Господи, что они понимают? Они живут позавчерашним днем!

— Но они собираются подать на Вардайнера в суд!

— И я должна быть этому свидетельницей? — взвыла Ингеборг. — Да никогда! Не добьетесь! Я сплю когда хочу и с кем хочу. А вот с Вардайнером… нет, этого вам не понять… у нас все было по любви!

Закончив свою беседу со Шмельцем, Циммерман снова вернулся в гараж, где обнаружил нервничавшего капитана Крамер-Марайна и донельзя расстроенного Вайнгартнера. Из-за их спин с победоносной ухмылкой выглядывал Хесслер.

В углу за мусорными ящиками они наскоро обменялись мнениями. Нервозность нарастала еще и потому, что время подошло к шести. Между спорящими криминалистами и Хесслером стеной стоял инспектор Ляйтнер.

— Комиссар, — сказал Крамер-Марайн, — если вы будете нас подгонять, будет еще хуже. Делаем все что можем!

— Но мне результаты нужны как можно скорее!

— Вам всегда все нужно срочно, я уже знаю! Но не нужно нас напрасно подгонять. Всему свое время. Особенно когда речь идет о таких деликатных вещах.

— И вы еще вообще ничего не нашли?

— Нашли мы более чем достаточно, — вступил Вайнгартнер. — Прежде всего, на машине полностью заменили резину. Кроме того, мы установили, что автомобиль ремонтировали. Правое переднее крыло, передний бампер и фару.

— Но когда производился этот ремонт, сказать не можете, — подхватил Циммерман. — Было это вчера, три дня или неделю назад… и следов крови тоже не нашли?

— И не могли, — пояснил Вайнгартнер. — Эту машину за последние дни несколько раз тщательнейшим образом мыли.

— Но, комиссар, вы же не ждете, что мы сотворим вам чудо? — снова набычился капитан Крамер-Марайн.

— Чудо? Разумеется, этого я от вас и жду, — ответил Циммерман. — А если не дождусь, мне поможет один господин с прелестным псом, которого вы, капитан, конечно, знаете. Прошу через полчаса прибыть в полицайпрезидиум, посовещаемся, что делать дальше.

Дальнейшие комментарии Карла Гольднера.

«Мне кажется, в этой стране, чтобы иметь право высказываться, нужно испытать все, не исключая тюрьмы. И мне такой опыт тоже не помешает. Чем черт не шутит, вдруг я когда-нибудь опишу свои впечатления под заголовком „Комментарии из-за решетки“. Притом вначале я был весьма разочарован — слишком все не соответствовало моим представлениям о тюрьме.

Не было там ни грубых и бесчувственных надзирателей, никто на меня не орал и не пинал под зад. Напротив, все приятные лица, дружеские подмигивания и сама предупредительность. Один даже попросил у меня автограф для своей жены, мол, они оба обожают мои статьи.

Потом мной занялся прокурор Штайнер. Меня немало удивило, что в таком молодом возрасте он уже такой прожженный тип. Старался убедить меня, что ему очень неудобно, что его „сверху“ заставили и что надеется, все рассосется. И что лишь от меня зависит, как скоро это произойдет. Вот тут-то он за меня и взялся.

Доктор Штайнер. Вы несколько раз предоставляли Вардайнеру свою квартиру?

Гольднер. Чтоб он там мог немного отдохнуть. Может, он хотел спокойно послушать музыку или написать статью, или просто выспаться.

Доктор Штайнер. Но он всегда посещал вашу квартиру в сопровождении некой Ингеборг Файнер!

Гольднер. Вполне возможно. Видимо, они собирались совместно почитать какую-нибудь хорошую книгу или Вардайнер ей собирался продиктовать статью, а может быть, зашли просто переговорить. Откуда мне знать, что они там делали?

И так продолжалось не меньше часа. Прокурор все сильнее нервничал, что меня, честно говоря, только радовало. Но радовался я преждевременно. Не знал, как плохи дела у Вардайнера».

В понедельник около семи вечера капитан Крамер-Марайн прибыл в полицайпрезидиум. Там его поджидали Циммерман и Келлер. И естественно, неразлучный пес.

Начал Циммерман:

— Мы знаем, кто преступник, есть и кое-какие улики. Но все так слабо, всего так мало…

Капитан доложил, что его эксперты обнаружили ряд интересных деталей, но доступные им технические средства не позволяют сделать те выводы, на которые рассчитывал Циммерман.

— Позвольте мне не согласиться с вашим мнением, — заявил Келлер, — я убежден, что в уголовных делах нет ничего, что невозможно было бы выявить современными научными методами. Существует целый ряд специалистов, которые только ждут случая применить свои знания и способности. Например, доктор Браун из Глазго, создавший теорию об использовании формы ушных раковин, или Пети из Брюсселя, умеющий снимать и идентифицировать отпечатки пальцев даже с человеческой кожи.

— И кто из них, по-вашему, мог бы помочь в этом случае? — спросил Циммерман.

— Фриш-Галатис из Цюриха, — ответил Келлер. — Это лучший специалист по анализу микроследов, которого я знаю. Он найдет и каплю крови в куче мусора и еще определит ее происхождение.

— Ну так звоните ему! — решил Циммерман.

Заметки инспектора Фельдера, подшитые в дело.

«19.05. Телефонный разговор с Цюрихом. Фриш-Галатиса я успел застать в лаборатории. От имени руководства я попросил его о сотрудничестве. Сославшись на Келлера, просил приехать поскорее.

19.17. Фриш-Галатис позвонил из Цюриха, что прилетит рейсом 139, вылет из Цюриха в 20.10, прибытие в Мюнхен в 20.45. Просил встретить его в аэропорту, чтобы уже по дороге ознакомиться с делом. И не забыл передать сердечный привет Келлеру».

— Не понимаю, — покачал головой Крамер-Марайн. — Если вы знаете, кто убийца, почему его не арестуете? Можно и это, — отвечая, комиссар покосился на Келлера, — но что это даст? Поймите, у меня здесь особый интерес. За этим типом должок, несколько лет назад он ускользнул прямо у меня из рук. Я сделаю все, чтобы его посадить, и улики хоть из-под земли достану! Успокойтесь, Циммерману не впервой заниматься такими делами, — начал Крамер. — Я его понимаю; знаете, чего каждый приличный криминалист больше всего боится? Преждевременно задержать преступника и потом освобождать его из-за недостатка улик.